Неточные совпадения
Впереди, перед первым классом, стояла только небольшая толпа народа, всё еще смотревшая на тот вагон, в который внесли княгиню Корчагину. Остальной народ был
уже весь по местам. Запоздавшие пассажиры, торопясь, стучали по доскам платформы, кондуктора захлопывали
дверцы и приглашали едущих садиться, а провожающих выходить.
Почтенный старец этот постоянно был сердит или выпивши, или выпивши и сердит вместе. Должность свою он исполнял с какой-то высшей точки зрения и придавал ей торжественную важность; он умел с особенным шумом и треском отбросить ступеньки кареты и хлопал
дверцами сильнее ружейного выстрела. Сумрачно и навытяжке стоял на запятках и всякий раз, когда его потряхивало на рытвине, он густым и недовольным голосом кричал кучеру: «Легче!», несмотря на то что рытвина
уже была на пять шагов сзади.
Тюрьма стояла на самом перевале, и от нее
уже был виден город, крыши домов, улицы, сады и широкие сверкающие пятна прудов… Грузная коляска покатилась быстрее и остановилась у полосатой заставы шлагбаума. Инвалидный солдат подошел к
дверцам, взял у матери подорожную и унес ее в маленький домик, стоявший на левой стороне у самой дороги. Оттуда вышел тотчас же высокий господин, «команду на заставе имеющий», в путейском мундире и с длинными офицерскими усами. Вежливо поклонившись матери, он сказал...
И сам прыгнул в карету за Настасьей Филипповной и затворил
дверцы. Кучер не сомневался ни одной минуты и ударил по лошадям. Келлер сваливал потом на нечаянность: «Еще одна секунда, и я бы нашелся, я бы не допустил!» — объяснял он, рассказывая приключение. Он было схватил с Бурдовским другой экипаж, тут же случившийся, и бросился было в погоню, но раздумал,
уже дорогой, что «во всяком случае поздно! Силой не воротишь».
Уже отворились
дверцы кареты,
уже Келлер подал невесте руку, как вдруг она вскрикнула и бросилась с крыльца прямо в народ.
Полковник был от души рад отъезду последнего, потому что мальчик этот, в самом деле, оказался ужасным шалуном: несмотря на то, что все-таки был не дома, а в гостях, он успел
уже слазить на все крыши, отломил у коляски
дверцы, избил маленького крестьянского мальчишку и, наконец, обжег себе в кузнице страшно руку.
Гостиница в Висбадене, перед которой остановилась карета,
уже прямо смахивала на дворец. Колокольчики немедленно зазвонили в ее недрах, поднялась суетня и беготня; благообразные люди в черных фраках запрыгали у главного входа; залитый золотом швейцар с размаху отворил
дверцы кареты.
— Да
уж не туда ли пошли-с? — указал кто-то на дверь в светелку. В самом деле, всегда затворенная
дверца в светелку была теперь отперта и стояла настежь. Подыматься приходилось чуть не под крышу по деревянной, длинной, очень узенькой и ужасно крутой лестнице. Там была тоже какая-то комнатка.
Но Алексей Егорович доложил, что вчера еще смазана маслом, «равно и сегодня». Он весь
уже успел измокнуть. Отперев
дверцу, он подал ключ Николаю Всеволодовичу.
К подъезду первая была подана карета m-me Меровой, запряженная парою серых, в яблоках, жеребцов. M-me Мерова как птичка впорхнула в карету. Ливрейный лакей захлопнул за ней
дверцы и вскочил на козлы. Вслед за тем подъехал фаэтон Янсутского —
уже на вороных кровных рысаках.
В 6 часов утра дежурный надзиратель безмолвно проходил вдоль кроватей, стуча рукою по громозвучным их
дверцам, и тогда — о горе! — приходилось из нагретой постели, накинув халат, бежать по холодным сеням в свою палату, где неуклюжий на вид чухонец Мерт успевал
уже, дурно ли хорошо ли, перечистить платье и сапоги.
Глафира, однако, не имела времени останавливаться над разрешением этого курьезного вопроса и, сев в карету, была поражена новым странным явлением: бородач очутился у ее
дверец, захлопнул их и, взвившись змеем,
уже красовался на козлах рядом с кучером и притом в вязаном, полосатом британском колпачке на голове.
После чаю Нилов потянулся и встал… Ему захотелось выйти наружу. Походив немного около закромов, он отворил маленькую
дверцу и вышел. На дворе давно
уже кончились сумерки и наступил настоящий вечер. От реки веяло тихим, непробудным сном.
— А вот мы его за это сами проведем в свою очередь! — сердито проговорил Юрик, который чрезвычайно любил подшучивать над другими и не выносил, когда шутили над ним. — Я
уже придумалславную шутку: возьмем и напугаем как следует нашу крысу. Отнесем попку на голубятню; пусть он погостит немного у голубков. А
дверцу клетки оставим открытой. Пусть Фридрих Адольфович подумает, что попка, желая прогуляться, ушел сам из клетки. Хорошо?